Его вторая передача из Форт-Мокси состоялась во время самого последнего бурана в сезоне. Биллу нечасто доводилось видеть снег в таких количествах, и это зрелище вдохновило его. Глядя на несущиеся за окном снежные хлопья, он постиг любовь Бога к Адаму вопреки ослушанию того. И почувствовал, что сердца людей бьются в унисон с его собственным.

– Но Адам вернулся в сад Эдемский.

– Аминь! – вскричали Добровольцы.

– О Господи, мы нуждаемся в Твоей защите!

– Аллилуйя!

– Дай нам знамение! Покажи неверующим, что стоишь на нашей стороне!

Билл призвал слушателей написать своим представителям:

– Требуйте, чтобы мы покинули запретный край, ибо мы глухи к Его словам! – Слезы выступили у него на глазах. Ветер начал усиливаться. Билл ощутил Присутствие. – Покажи им силу Свою, Бог Авраама. Заклинаю именем Сына Твоего!

Уловив намек, хор запел гимн. Стены задрожали, люди возрыдали, ветер прильнул к зданию. Надежная Аманда Декстер, неизменно закатывающаяся в истерике в кульминационный момент всякого удачного богослужения, провизжала свою безграничную благодарность Создателю и рухнула, конвульсивно содрогаясь.

Они пропели несколько псалмов, пока ветер бился в стекла. Билл ощутил, как в его душе что-то раскрывается, и могущество Ангела Господня входит в него. И снова познал чистейшее ликование от обращения людей на путь Господа. Он влился в Ангела и стал един с ним, направляя ветры, наблюдая, как снег заваливает крышу и ставни, забивает водосточную трубу, укутывает здание, сглаживая острые углы и резкие очертания.

Внезапно он снова оказался в студии-церкви. Орган смолк, а рухнувшие в проходах изнеможденные Добровольцы помогали друг другу встать на ноги, оглашая воздух возгласами «Аллилуйя!», и без сил валились на стулья.

– Восхвалите Господа! – воскликнул побледневший, землисто-серый Марк Мейер, глядя в лицо Биллу. – Вы ощутили это?!

– Да, ощутил, – дрожащим голосом отозвался Билл. Сегодня он отчетливо, как никогда, осознал, что побывал в дланях Всеблагого. И добавил: – По-моему, нам было дано знамение. По-моему, нам на самом деле было дано знамение!

Тут он вспомнил о телекамерах. И пока он ломал голову, пошла ли в эфир его реплика, свет погас.

– Проверьте пробки! – крикнул кто-то.

Его люди не придали значения маленькому перебою с подачей электроэнергии и с ликованием продолжали распевать «Победа в Иисусе».

Билл надел радионаушники с микрофоном, чтобы переговорить с Гарри Степлсом, шефом команды техобслуживания.

– Пару секунд, и свет будет, – заверил его Гарри.

В зале царила непроглядная темень. Даже через окна не пробивался ни единый лучик света, из чего следовало, что уличные фонари тоже погасли.

– Всем оставаться на местах, пока электричество не будет включено вновь! – распорядился Билл.

В это время режиссер сообщил, что трансляция прервана, и добавил:

– Но вырубились мы с лязгом.

То есть студия в Уитбурге успела вовремя подключиться и заполнить эфир религиозной музыкой.

Добровольцы только что допели «Иисусе». Они радовались, торжествуя над-темнотой, как и над всем остальным.

В наушниках снова раздался голос Гарри:

– Преподобный, электричество отказало снаружи. Отопление тоже отключилось.

На лестнице заплясали лучи света электрических фонариков.

– Ладно, давайте закрываться и убираться отсюда, – вздохнул Билл. Они разместились в мотелях близ городка Моррис, провинция Манитоба, в получасе езды на север от границы. Билл повернулся к собранию. – Вы отлично справились. Поехали домой.

Добровольцы направились, к дверям, натягивая пальто и сапоги. Билл ждал, беседуя с людьми. Послышался звук открываемой двери.

И тут же грубый мужской голос рявкнул, напрочь разбив настроение всего вечера:

– А это еще что за черт?!

Кто-то захныкал.

За дверью была сплошная снежная стена.

* * *

Фрэнк Молл сидел дома, слушая концерт Моцарта, когда свет погас и музыка оборвалась. Сквозь свое витражное окно Фрэнк увидел, что уличный фонарь, установленный прямо перед домом, тоже погас.

Пег вышла из своего кабинета с фонариком в руках и направилась к распределительному щитку.

– Да тут все накрылось, – сказал ей Фрэнк, беря телефонную книгу.

– К сожалению, все наши бригады технического обслуживания в данный момент заняты, – произнес автоответчик электрической компании. – Пожалуйста, не кладите трубку. Вам ответят.

Положив трубку, Фрэнк закинул ноги на подушечку.

– Должно быть, обрыв линии где-нибудь.

На улице стоял мороз, но дом был хорошо утеплен.

Они с Пег поболтали в темноте, наслаждаясь передышкой, неожиданно вклинившейся в рутину будней. Потом Ходж Элиот, живущий через дорогу от них, с керосиновой лампой в руках вышел на крыльцо и посмотрел куда-то вдоль улицы.

Зазвонил телефон.

– Фрэнк? – зазвучал в трубке голос Эди Торальдсон. – С домом Кора случилось что-то странное. Мы высылаем взвод.

Речь шла о команде быстрого реагирования, которую Фрэнк некогда возглавлял.

– А что? Что стряслось-то?

– Толком не знаю. Видимо, кто-то погребен. Насколько я знаю, из Кавалера выехала полиция. Я подумала, что было бы неплохо, если бы и ты кинул взгляд.

– Ладно, – озадаченно произнес он.

Пег с тревогой взглянула на мужа:

– Что там?

– Не знаю. Эди говорит, что кого-то погребли. Вот только что это, черт подери, означает? – К этому моменту он уже надел пальто. – Держи дверь на замке.

До дома Кора всего шесть кварталов пути. Фрэнку пришлось пережидать во дворе, пока проедет колонна машин с добровольными пожарными. Потом он задним ходом сдал на улицу и повернул налево. Две минуты спустя он остановил машину у обочины позади толпы, забившей улицу на полквартала от дома Кора. Фрэнк подъехал как раз вслед за командой быстрого реагирования. Кругом густо росла бузина, и разглядеть, что случилось, было трудновато. Зато прекрасно слышен был шум толпы.

В это время подъехала пожарная машина, и толпа расступилась, давая ей дорогу. И тогда Фрэнк наконец-то узрел, в чем дело.

На месте дома Кора, с недавнего времени ставшего Церковью-в-глубинке, высился двухэтажный снежный цилиндр. И венчал его затейливый завиток, будто крем – трубочку с мороженым.

27

Он требовал знамения.

Майк Тауэр, «Чикаго трибьюн» (из комментария по поводу Старины Билла и причудливого бурана возле Церкви-в-глубинке)

Гарри Миллз любил говаривать, что он – возделанная нива, несущая доброе семя. Он тридцать лет проработал в конгрессе Соединенных Штатов Америки, восемь в роли председателя сенатской комиссии по вооруженным силам, а при Мэтте Тейлоре стал вице-президентом. Людям Гарри говорил, что у него нет иных политических целей, кроме служения народу. Когда у него появится шанс претендовать на высший пост, ему исполнится уже семьдесят семь.

Поэтому он решил уйти в отставку по окончании первого срока Тейлора на посту президента, будучи еще достаточно молодым, чтобы насладиться бездельем. Можно будет писать мемуары, путешествовать по стране, навещать внуков, расселившихся от Спокана до Кей-Уэст, и вернуться к серьезной игре в бридж – страсти, оставленной четверть века назад.

Проблема лишь в том, что он уже, наверное, слишком стар. Он утратил интерес к политике и вкус к власти. Ему больше не доставляет удовольствия ни воздействие на жизнь общества, ни работа бок о бок с тем, кто принимает кардинальные решения, ни даже традиционные воскресные теледебаты. Сегодня ему пришлось принимать короля Иордании, хотя Гарри всем сердцем желал посидеть дома с Мэриан, сбросить ботинки и посмотреть по телевизору какой-нибудь хороший фильм.

Как обычно случается на подобных аудиенциях, на него набросилось полдюжины кровопийц, желавших с его помощью протиснуться в повестку дня. Одним из них был директор НАСА Рик Кьюф – невысокий (едва-едва пять футов шесть дюймов), узкоплечий и узколобый (в обоих смыслах), уклончивый, рассеянный и частенько меняющий тему разговора без малейшего предупреждения. Один из столичных ученых мужей как-то заметил, что общаться с Кьюфом – все равно что пытаться поддерживать непринужденную беседу с человеком, прячущимся за деревом. Гарри подошел к столу с закусками – тут-то директор НАСА и настиг его.